Получив 2 года, Макс вышел впервые через 17 лет, пройдя пресс-хаты, Владимирский централ и знаменитый "Белый лебедь". Он убивал людей и загонял себе гвоздь в сердце
ПОСЛЕДНИЙ ИЗ "ТЮРЕМНЫХ МОГИКАН"
На днях в редакции "Сегодня" побывал человек, большую часть своей еще нестарой жизни просидевший за колючей проволокой. Его можно назвать одним из "последних могикан" того преступного мира, который мы все знаем из классических фильмов и книг, мира карцеров и пресс-хат, воровских сходок и "понятий". Таких, как он, прошедших все самые страшные тюрьмы Советского Союза - в частности, Владимирский централ и, главное, зловеще известный на весь СССР "Белый лебедь", где "нагибали" самых упрямых воров и "авторитетов" (недаром это место еще называли "всесоюзным БУРом", то есть бараком усиленного режима), на всем постсоветском пространстве осталось в живых немного. А уж в Украине (где он тоже побывал почти во всех "крытых", то есть наиболее жутких тюрьмах) - вообще единицы. Он не стал вором в законе (потому что ударил ножом равного себе), но многие годы носил особо ценящийся за решеткой титул "отрицалы". Именно поэтому нам показался интересен его рассказ - рассказ очень яркого представителя исчезающей советской воровской субкультуры.
Папа находится в соседней тюрьме за одно и то же преступление. В надежде избежать этого, пара зарабатывает юридическую битву, чтобы быть оправданной, и выходить в один прекрасный день, чтобы наслаждаться свободой со своей дочерью. «Я верю в Бога», - выражает мучительная Юлиана, ожидая в детской тюрьме своей маленькой девочке, которая притягивает ее к себе и кричит «Мама!».
Из детской комнаты, построенной для них, общежития заключенных видны, но матери и тюремный персонал создали небольшой мир «как можно ближе к нормальному», так что несовершеннолетние живут почти как кто-либо в течение первых шести лет жизни, Когда они выполняются, они должны покинуть место, где они родились, и их матери, чтобы полностью реализовать свои права: образование, свободу и здоровую окружающую среду, свободную от насилия. Если у них будет семья снаружи, они пойдут с ней.
Тюремный период его жизни связан с жестокими, кровавыми схватками с обидчиками, участием в бунтах, отказами подчиняться "хозяину" и "куму", за что Макса отправляли с зоны на "крытую" (то есть настоящую тюрьму с камерами), а оттуда - в зловеще известный на весь Советский Союз "Белый лебедь". В итоге первый 2-летний срок превратился в 17 лет беспрерывного нахождения за решеткой!
Если нет, ваш новый дом станет правительственным приютом. Усилия по изоляции детей из суровых условий содержания в тюрьмах не всегда успешны. Обман длится с 30 до 5 днем. Когда они покидают школу и остаются со своими матерями, иногда в своей камере, а иногда и в залах, им приходится видеть драки или слышать плохие слова. Другой заключенный говорит сыну, что это место - ее школа, и она не может выбраться.
Другому не нужно объяснять, потому что ее маленький ребенок выходит из тюрьмы два раза в год, чтобы посетить ее семью в Гвадалахаре, потому что в столице никого нет. Никто не выбирает, где родиться или кто, - сказал директор тюрьмы Глория Эрнандес. Она говорит, что заключенные получают рекомендации по планированию семьи, но сотрудники не должны пытаться препятствовать их процессированию, потому что они будут нарушать их репродуктивные права. Мы не меняем свое мышление о материнстве. Много раз их прибытие здесь косвенное, но мы готовим их, когда возвращаемся на улицу, они должны сенсибилизировать их, мотивировать их, воздействовать на их насилие, потому что в них падает общая ответственность за благосостояние их детей, объясняет директор.
Затем был короткий, около года всего, период свободы, за который злостный "отрицала" и хранитель воровских традиций успел вписаться в украинский криминальный беспредел середины 90-х и даже урвал свой "кусок" уголовного пирога. Жизнь свела его со знаменитыми "авторитетами" Батоном (в Харькове) и Солохой (в Киеве), причем с последним Макс чуть было не вступил в вооруженный конфликт. Однако в итоге договорились...
В конце семинара дети отвечают на вопрос «Что такое упругость?» С тупыми предложениями: «Разделяй!» Кричит маленькую. «Не тяните, не пейте», добавляет его товарищ по команде. Правила Организации Объединенных Наций в отношении обращения с заключенными, известные как Бангкокские правила, предусматривают, что женщинам с детьми-иждивенцами должно быть разрешено принимать меры по ним, включая возможность приостановления содержания под стражей «на разумный период» в наилучшим интересам детей. Со своей стороны, Мехико предусматривает в своем проекте конституции право матерей в тюрьме отбывать наказание в виде домашнего ареста.
После чего Макс опять "сел" на 8 лет, на этот раз в независимой Украине. И все повторилось: карцер за карцером, одна "крытая", другая... По словам "отрицалы", условия содержания порой бывали просто жуткие, так что приходилось протестовать против них на грани жизни и смерти, например, загоняя себе огромный ржавый гвоздь в область сердца... Выдержав и этот срок, несколько лет назад Макс вышел на свободу. Но приверженность к классическим "понятиям" не дает ему жить спокойно, как все. Он по-прежнему конфликтует не так с законом, как с его официальными представителями, попадает под следствие, уходит от него, пытается осмыслить жизнь и... ни о чем не жалеет. Свою жизненную позицию формулирует так: "Меня можно убить, но сломать нельзя". Работать не собирается, но за счет каких-то неясных средств (возможно, из "общака") существует вполне обеспеченно, ездит на иномарке. Дав интервью "Сегодня", заявил, что это, вероятно, станет частью его будущей книги. Однако настоящее имя называть запретил и сфотографировать обильные татуировки не дал: мол, по ним его любой, живущий по "понятиям", сразу опознает... Публикуем его рассказ, который вполне можно назвать исповедью.
Число детей, живущих со своими матерями в мексиканских тюрьмах, является неточным. Активисты говорят о 120 детях в Санта-Марте, а директор тюрьмы говорит, что они. В случае Мехико Санта-Марта - единственная тюрьма, в которой есть Центр развития ребенка.
Новая уголовная система обвинения, вступившая в силу в Мексике в июне прошлого года, включает в себя ряд наказаний за грабеж - наиболее распространенный в тюремной системе - который включает в себя возможность возмещения ущерба и не вступать в тюрьму, что помогло сократить пенитенциарное население, по словам директора женского пола Санта-Марты. В этой тюрьме, говорит Глория Эрнандес, старая проблема перенаселения была ликвидирована благодаря новой схеме.
УБИЙСТВО НА МАЛОЛЕТКЕ
Впервые к уголовной ответственности меня привлекли в 1979-м, - начал Макс свой рассказ. - Случилось это в Урюпинске Волгоградской области, мне тогда было 14 лет. Жил я в благополучной семье, мать - врач, отец - старший научный сотрудник. Но связался я с уличной компанией... Короче, старшие пацаны полезли в квартиру, а я стоял на шухере. И, когда появился наряд ППС, крикнул что было сил: "Шары!" Меня, естественно, приняли... Поставили условие: не хочешь сесть в тюрьму, расскажи, кто был в квартире. Я ответил категорическим отказом. Судили, дали два года ВТК - воспитательно-трудовой колонии. А растянулся этот срок почти на два десятилетия...
Флавио Соса Вильявиценсио также много раз думал о том, как он мог убежать из тюрьмы максимальной безопасности Эль-Альтиплано. Не то чтобы он собирался убежать, пояснил он. Но он задавался вопросом, что ему делать, если он хочет убежать. «Единственный способ - купить всю тюрьму для дезактивации систем безопасности», - объясняет он.
Это системы, которые соединяются друг с другом, а также охранники тоже смотрят друг на друга. Это часть того, что Гусман Лора столкнулся в течение 17 месяцев, когда он был в этой тюрьме. Что такое жизнь, как в самой безопасной тюрьме в Мексике? Атмосфера грязная, жестокая, - говорит Флавио Соса.
Сразу я попал в знаменитую колонию для малолеток имени Макаренко в Куряже под Харьковом. И хотя там положено сидеть лишь до достижения 18 лет (потом должны отправить на "взросляк"), у нас бригадиры были здоровенные парни по 20-21 году, отлично питавшиеся и "державшие зону" по указке администрации. Конечно, это было нарушение закона, но администрации так было выгодно. А сами бригадиры не хотели и боялись ехать на взрослую зону, потому что у каждого было много "боков" (поступков, позорящих, с точки зрения блатных понятий, честного зэка) плюс сотрудничество с "кумом" и "хозяином". На большой зоне их могли опетушить, а то и убить. Такие бугры освобождались прямо с малолетки.
«Это тюрьма за истребление, достоинство людей не соблюдается, права человека растоптаны». Это особенно справедливо в области специальных методов лечения, где был отправлен Соса Вильявиченсио. Его посадили в тюрьму правительство тогдашнего президента Фелипе Кальдерона, обвиняемого в грабеже, похищении, грабеже и нанесении ущерба иностранному имуществу.
Однако правозащитные организации сообщили, что их лишение свободы было фактически наказанием за ведущие акции протеста в Оахаке во время. Когда он вошел в тюрьму, активист был назначен в зал 2 «Специальные процедуры». Годами спустя Гусману Лоре был присвоен номер.
Я попал в литейный цех (такая "малолетняя" литейка, кстати, была в Куряже единственная в Союзе). Лили чугун, поднять носилки с формой подростку было нереально, но поднимали, под кулаками бригадиров... Я же сразу решил, что буду на зоне "отрицалой", то есть буду отрицать лагерные порядки и, конечно, работать не буду. Администрация начала меня прессовать руками бугров. Однажды они завели меня в комнатку, где сохли портянки, и избили так, что я долго потом лежал в санчасти, мочился кровью.
Условия наблюдения для заключенных в зале 2 являются экстремальными, вспоминает Флавио Соса. Индикаторы всегда включены, и каждая ячейка контролируется камерой безопасности. Заключенным не разрешалось закрывать лица, когда они спали, говорит активист.
Также им не разрешалось иметь что-либо в своей камере, которое не было передано им охранниками. Один раз в месяц им давали кусачки для ногтей в течение пяти минут, а рейк - три в конце ежедневного туалета. У них было только право видеть естественный свет час в день, в комнате без крыши и с металлической сеткой сверху.
Вышел с больнички, но работать все равно не стал. Тогда бугры опять говорят мне: мол, вечером мы тебя снова ждем в сушилке... Я понимал, чем это для меня закончится, потому взял портняжные ножницы, разобрал их так, чтобы у меня осталась одна половина, обмотал ручку куском простыни и пошел в сушилку раньше, чем бригадиры. Подождал, а когда дверь открылась, я первому же вошедшему всадил заточку куда-то в брюхо... А потом еще раз пятнадцать ударил. Все это было, как в тумане, куда и как бил, не помню. Короче, этого я зарезал, остальные бугры убежали.
Перед тем как покинуть ворота, им пришлось полностью раздеться, согните ноги и покажите гениталии перед кастодианом. «Они хотели убедиться, что вы не имеете к этому никакого отношения», - говорит активист. Ограничения достигли такого уровня, что было запрещено прикасаться к сетке клеток. Кто был удивлен, получил санкцию.
Они хотели, чтобы вы чувствовали себя клетками, - говорит Флавио Соса. Некоторые из этих условий в последние годы изменились рекомендациями правозащитных организаций. Другой элемент - наблюдение с камерами. В то время, когда активист оставался в тюрьме, они никогда не прекращали запись, даже в туалете или при использовании лейки.
А я сам отправился в дежурную часть, вместе с этой заточкой. Бросил пику на стол, говорю, заберите в сушилке, там ваш козляка валяется. Может, жив, может, нет, не знаю... Они сначала не поняли меня, увидели на мне кровь и решили, что я сам порезался. Но сбегали в сушилку, увидели труп и закрыли меня в ДИЗО (дисциплинарный изолятор). Там и сидел до суда, правда, недолго. Приехал следователь, возбудил дело и за 20 дней его расследовал. А что там расследовать, я ведь не отрицал ничего.
Теперь власти говорят, что есть два «слепых пятна», которые уважают неприкосновенность частной жизни. Официально он отправился в одно из этих мест, где Гусман Лора убежал. Но тюрьма Альтиплано сохранила свою категорию максимальной безопасности, где, в отличие от других тюрем в стране, заключенные не имеют привилегий.
Что-то, что не изменилось, это структура тюрьмы. Соса Вильявиченсио говорит, что хранители часто сталкиваются с стенами и полами, чтобы проверить пробелы. Разрушение бетона без помощи невозможно. И из-за постоянного присутствия охранников и контроля над камерами трудно не слышать шум раскопок.
Суд был выездной и показательный, прямо на малолетке. О том, что раньше меня били и поэтому я его зарезал, я умолчал. Иначе бы я сам стукачом стал. Сказал просто, что у меня к нему была личная неприязнь. В итоге добавили к моим 2 годам еще восемь, итого получилась десятка. Все это произошло, когда мой первый срок почти заканчивался, мне уже было 16 лет. И меня отправили в другую колонию для малолеток, в Волгоградскую область (есть такое правило - если за злостное нарушение режима возбуждено дело, на старой зоне не оставляют). Там я дождался 18-летия (были и драки, и другие ЧП, например, поломал челюсть начальнику отряда, но я выжил), и поехал в "командировку" на взрослую зону.
Флавио Соса покинул тюрьму Альтиплано в августе. Северная Корея является одним из худших тоталитарных режимов, которые когда-либо знал современный мир. Мало того, что известно, помимо повторяющихся и обоснованных заявлений режима, ведущего Ким Чен Юна, в сферу его ракет и его таинственную ядерную программу, приводятся свидетельства, предлагаемые такими людьми, как Мён-Чул Ан.
Его резюме также имеет большой опыт работы в качестве агента секретной полиции, но, прежде всего, он восемь лет работал в четырех тюрьмах для нечеловеческих условий для заключенных. Он был обвинен Департаментом государственной безопасности, - говорит Ан. Это принесло ему настоящую катастрофу для себя. В семье Ан есть пять: его отец, его мать, брат, сестра и его.
Сначала попал, как и тысячи других зеков, на знаменитую Решетинскую центральную пересылку в Красноярском крае. За мной следовало и мое дело, уже приличной толщины, испещренное спецполосами и примечаниями: склонен к побегу и бунту, дерзок, "отрицала"... На Решетах был жесткий порядок, чтобы не было резни, бойни, там спрашивали: какой ты масти? Если блатной, езжай к таким же, там, где нет всякой нечисти... Мужик - к мужикам, петух - к петухам... Там опера-кумовья, когда приходит этап, не спят: смотрят дела, ходят среди людей, разговаривают... Если ты не блатной, а скажешь, что блатной, они сразу раскусят и сами поставят на место. Они там на такой "мурке бешеной" (нечто вроде признания профессионализма, энтузиазма на блатной манер. - Ред.), что нашим, нынешним украинским операм, далеко до них, это просто комсомольцы... Там дядьки - рыси, по 15-20 лет работали на крытых тюрьмах.
Режим террора и послушания, поддерживаемый азиатской страной, частично зависит от «вины в ассоциации». Исходя из этого, целые семьи, в которых только один член выражает любые признаки диссидентства, оказываются в Общих зонах контроля. Они могут разместить до тысячи человек, всех людей, потому что это тюрьма для семей. Есть взрослые, мужчины, женщины, дети, девочки, дети и даже есть заключенные, которые родились там, - говорит Ан. «Объекты окружены электрическими ограждениями, солдаты и агенты госбезопасности занимаются мониторингом и улавливанием, если кто-то убегает, а также справляются с раздачей протестов, когда есть», - добавляет он.
Приехал я на ИТК-13 в Красноярском крае. Только вышел из "воронка" с другими этапниками, к нам вышел ДПНК, дошел до моего дела, говорит: "О, какой прибыл, дайте ему сразу полгода ПКТ, пусть сидит в яме. Мне тут такой на зоне не нужен". Я: "За что?" Он: "За то, что у тебя голова неуставного образца, понял?" Я ответил, что понял, и отправился в подвал. Там камеры по 5-6 человек, холодно. Но дней через пять начальник вызвал меня в кабинет, спросил, раскаиваюсь ли я в убийстве. Я ответил, что нет, потому что защищал свою честь. Доведись еще, опять бы его зарезал. Работать будешь? Нет. А подбивать мужиков на бунты? Нет. Как будешь себя вести? Нормально, сами увидите. Если меня давить не будут, я первый не полезу. Ладно, говорит, тут за тебя авторитетные зеки просили, чтобы "поднять" тебя (выпустить из подвала), но я же не могу так сразу выполнить их просьбу. Потому досиди 15 суток, потом выйдешь.
«Каждый делает тяжелый труд, пока не умрет»
В любой стране с минимально продвинутой судебной системой существует идея реабилитации после тюремного заключения. Вот почему возникают вопросы о том, что Ан резко реагирует. Что он сделал, когда узнал, что он будет виноват в ассоциации? В Северной Корее судебные процессы являются формальностью. Прокурор становится судьей и просто читает приговор.
Все ли заключенные вынуждены заниматься принудительным трудом до конца срока наказания? Никто не может уйти оттуда, и каждый должен заниматься принудительным трудом, пока не умрет. Есть только один человек, который может освободить заключенного, и это Ким Юнг-Ун.
Когда я вышел на зону, уже знал, что там порядок держал вор, и это очень не нравилось администрации. Она стала излишне давить, и было на сходке решено (на воле и вором в колонии), что на зоне должен быть бунт. Повод - жратва никакая и непосильные нормы работы. Там был лесоповал огромный, 7,5 км только промзона, куда сгоняли заключенных с двух лагерей, всего 14 тысяч человек. Я побывал там просто из интереса, так как был в глухом "отрицалове" и не работал. Просто посидел с мужиками у костра, чай попил, с конвоем побазарил... Конечно, тех, кто не работал, администрация отчаянно прессовала. Но были и свои уловки. Например, можно было пустить среди определенной категории зеков слух, что собираешься в побег. Конечно, об этом тут же докладывали администрации. Тут же получаешь красную полосу - склонен к побегу. И все, год после этого тебя из зоны никуда не выводят, находишься в бараке или в самой жилой зоне... А если этот или иной трюк не использовать, то светила статья - отказ от работы, по которой давали до 5 лет. Но мне-то зачем работать, я туда приехал по приговору, а не по договору, как вольняшки. Те зарабатывали там за сезон по 15 тысяч советских рублей, квартиру можно было купить или двое Жигулей.
О том, как он избежал тюрьмы, Ан предпочитает не давать подробностей. Он незаконно пересек китайскую границу, на север, вместе с двумя другими политическими заключенными. Они отступили в середине уклонения. Ан пошел один. Они боялись патрулей на севере. Они были арестованы и впоследствии казнены. Мне удалось убежать в одиночку, - говорит он. Вступление в Китай не закончилось его побегом. Он также должен был покинуть территорию Китая. Сотрудники Северной Кореи и Китая сотрудничают, чтобы арестовать таких людей, как Ан.
Есть также команды северокорейских сил безопасности, специализирующиеся на утечке. В этой газете Ан изображает документ, написанный на китайском языке. Это плакат с фотографией его, с текстом ниже, который указывает, что Ан находится в поиске и захвате.
"УДАР НОЖОМ СТОИЛ МНЕ ЗВАНИЯ ВОРА"
Вскоре меня привели к вору. Это был Сергей Петрович Троценко, близкий друг покойного Васи Бриллианта (знаменитый вор в законе, погиб в "Белом лебеде". - Ред.). Погоняла не было, все его звали Петрович, но уважение имел огромное. Я ему очень благодарен, он много для меня сделал... Прежде я не видел воров в законе, думал, какие-то особые, даже внешне, люди, а увидел небольшого дедушку, в очках с большими линзами, в пиджачке - клифте лагерном... Койка у него была, естественно, без верхнего яруса. Присели, он спросил, пью ли я чифир. Нет, говорю. Молодец, говорит, и я не пью. А купеческий чай (купчик, то есть обыкновенный чай, как все пьют)? Да, с удовольствием. Мужики заварили, подали, стали пить, спрашивает, ты - с сахаром? Я - нет, вприкуску. О, говорит, молодец, разбираешься... Рассказал я о себе, он спрашивает, буду ли работать. Нет, говорю, я не мужик. А кто ты по масти, спрашивает? Да никто, отвечаю, я молодой пацан, назваться кем-то не могу, но стремлюсь стать порядочным арестантом. На том и расстались.
Борьба за выживание в тюрьме
Ан оставил позади свою семью и страну, в которой он заверяет, что «он плохо себя чувствует» после того, как «получил тяжелое образование для работы в тюрьмах». Ан говорит о своих родственниках. «Они находятся в тюрьме», - говорит Ан. Однако условия содержания в тюрьме, которые он описывает, являются ужасающими. Прошло 23 года с тех пор, как они вошли в одну из этих областей полного контроля. В этих тюрьмах мы должны бороться за выживание. Он знает из своего опыта тюремщика.
Но никто не находит свою семью после того, как он войдет в северокорейскую тюрьму. Там тюрьмы - это не места, где вы живете, - говорит Ан. В концентрационных лагерях заключенных, подобных тем, которые предназначены для его родителей и братьев и сестер, принудительный труд является обязательным.
Пришел я на барак, смотрю - простыни нестиранные, аж черные у всех. Спрашиваю у мужиков - почему? Говорят, "прачка" не работает уже полгода, что-то там сломалось. А почему тогда работаете, не бунтуете? Положено ведь стирать, вот пусть и выполняют... Мне говорят: малой, что-то ты сильно борзый, много на себя берешь, не вывезешь... Отвечаю: не вывезу, значит, сдохну, но под мусорской упряжкой ходить не буду! Об этом, конечно, донесли вору. Он меня вызвал, говорит, мол, чего возмущаешься вслух? Я отвечаю, что не согласен сам стирать, жрать баланду и молчать не буду. Да я этого повара, падлу, сам в бачке вместо мяса сварю... Вор выслушал и говорит: не надо ничего делать и выступать - пока. Придет время, сам увидишь...
И вот через полгода на лагере - бунт. Кому положено, о нем знали заранее, в том числе и я. У меня был тогда приятель на зоне, постарше меня, я ему верил безоговорочно. Он мне и говорит: мол, пошли козлов гонять! Я - так пошли! А в сапоге у меня - самодельная заточка. Зашли в барак, только я увидел там нашего завхоза, как сразу воткнул пику ему в живот. И тут вдруг мой приятель "включил заднюю"! Он выбросил свой нож и мне говорит: ты что, брось, есть кому резать этих гадов и без нас. Но я ведь ударил, у меня "баран" (раненый, убитый) уже есть! Я ему говорю: подними нож, падаль, ты что делаешь!? Я, выходит, опять себе срок подмотал, а ты, пес, в кусты? Подними нож! Он - не гони, не подниму! Тогда я тоже бью его в печень своим ножом. И этот удар поставил крест на моей воровской судьбе. До того я был абсолютно уверен, что со временем буду вором в законе. Но я ударил равного себе ножом, не имея на это права! То, что он включил в такой момент "заднюю", это надо было еще доказать людям, надо было поднимать этот вопрос на сходке, а у меня сыграли эмоции. Я не должен был этого делать.
А бунт продержался трое суток, потом его подавили водометами и БТРами. Я, после того, как ударил ножом двоих, пошел на улицу и включился в общие действия. Завхоз позже умер, а мой приятель выжил, хотя лучше бы наоборот, потому что его слова потом на сходняке сыграли большую роль против меня...
Мы захватили санчасть, но девок, что там работали, вор приказал пальцем не трогать. Мы создали живой коридор и девчонки все через него вышли на вахту. Контролеры в основном успели убежать, но некоторые попались, мы их, конечно, прибили, но не насмерть. А через трое суток открылись ворота и начался ужас. Я такого больше никогда не видел, даже по телевизору - там, видно, показывают лишь то, что можно. Заехали водометы, БТРы и зашли те, кого сейчас называют "тюремный спецназ" (тогда это был "взвод повышенной боевой подготовки"). Огромные дядьки с дубинами и щитами, хотя ломали они зеков чаще просто руками и ногами. Помню, возник перед мной один такой и - темнота. Сколько валялся без памяти, не знаю, но у меня были сломаны челюсть, нос, четыре ребра и обе ключицы. Стреляли также из пулеметов с БТРов, но только по крыше, по людям - нет, хватило спецназа и водометов.
Потом - следствие, суд, впаяли мне еще 6 лет 8 месяцев к моей "десятке". Честно говоря, я там уже запутался в своих сроках, что засчитывают, что нет, так что сидел, не думая об освобождении - толком не знал, когда. Вора от нас сразу увезли, сначала на полгода во Всесоюзный БУР (барак усиленного режима) "Белый лебедь" под Соликамском. А потом отправили на "крытую" тюрьму. Увидел я его в следующий раз, только когда мы оба уже были на свободе, в Москве.
"В МЕНЯ МЕТНУЛИ ПРАЩУ - КРУЖКУ С СОЛЬЮ В ТРЯПКЕ"
А у меня началась странная жизнь... на колесах. Представьте, 1 год и 4 месяца меня возили в "столыпине" (вагон для перевозки зеков). Поначалу послали в зону ИС-22 (строгий режим) в Якутии. Но я туда даже не зашел, прямо на вахте посмотрели мои бумаги и заявили, мол, парень, ты нам тут не нужен, отправляйся, наверное, на "крытую" с таким послужным списком... И опять в Решеты на пересылку, в "столыпине". А ехать туда месяц-два. Это же не обычный поезд, тут могут "вагонзак" отцепить и будет стоять в отстое неделю или две. Дают сухпай, в туалет водят почасово... Это, в принципе, обычный купейный вагон, только вместо дверей - решетки. Конвой каждые два часа ходит по коридору и видит все, что творится в камерах-купе. Там должны ехать семь человек, но загоняют поначалу и семнадцать... Тут уж как примостишься, так и едешь. Потом, правда, конвой старается перераспределить, чтобы было хотя бы по 12 человек.
Прибыл я в Решеты, оттуда направили в зону под Кемерово. Однако и там не приняли, не захотели бунтаря... И так несколько раз, почти полтора года. В итоге все же приняли меня в ИТК-20 Красноярского края. Хозяин сказал: гонять тебя туда-обратно не буду, но сразу ты пойдешь в "яму". Посидишь там до ближайшего этапа и поедешь на "крытую". Давай, мол, без выступлений, других вариантов нет. Я согласился и суток 20 просидел в подвале. А оттуда уехал с вещами на знаменитую Владимирскую крытую - так называемый Владимирский централ!
Там кумовья встретили, говорят, ну что, блатной, имей в виду, мы тут и не таких ломали! И посадили меня на год в одиночку. Сидеть в одиночке очень трудно - морально. Честно говоря, первые полгода думал, что сойду с ума. Но потом помаленьку привык... Распорядок там такой: подъем в 5 утра, через полчаса завтрак в камере, подают через кормушку. Харч, кстати, был более-менее. Хватало калорий, например, чтобы по 100 раз отжиматься от пола. Днем - час прогулки во дворике или в подвале. Сидишь сам и гуляешь сам. Общение с зеками - только если перекрикиваться.
Днем можно было лежать, нара к стене не пристегивалась. Еще в камере был туалет и над ним кран с водой. Кружка, ложка, миска - и все. Читать можно. Литература на Владимирской была сильная. Библиотекарь приходила раз в неделю, давала список, ты выбираешь книги - две в руки. Но потом, когда она увидела, как я пристрастился к чтению, давала и до 5 книг за раз. В шахматы играл сам с собой. И прессу приносили каждый день, до трех газет. А если есть деньги на счету, можешь выписать любые газеты, журналы и книги. И принесут обязательно, нигде не потеряется, за этим следил замполит.
Я там от безделья делал вырезки из журналов, потом их переплетал в красивые сборники. Клей в камере готовится так: берешь хлебушек, жуешь и тщательно его перетираешь через простыню - получается клейстер. На нем карты клеят, он крепче, чем любой наш клей типа ПВА. А если добавить чуть сахара, то еще крепче. Если делаешь карты, то для красной масти добавляешь в клейстер кровь, а для черной - жженую резину (например, каблук можно подпалить). Тюрьма многому учит. Я могу, скажем, прикурить от того, что буду вату катать тапочком, пока не затлеет. Могу прикурить от лампочки, сварю любой обед с помощью маленького кипятильника...
После одиночки меня подняли в камеру к блатным. Народу там было немного, 12 человек. А были хаты мужичьи, где по 60 человек... Приняли хорошо, обо мне слышали, даже Петрович хорошо отзывался. Так и прошла моя "крытая" - год одиночки и два в общей. Вернулся я опять в ИТК-20. Хозяин говорит: понял жизнь? Да. Работать будешь? Нет. Ладно, говорит хозяин, по закону я не могу тебя после "крытой" сразу в "яму", должен выпустить в зону хоть на сутки. Выпущу и посмотрю, как ты будешь себя вести.
Вскоре возник новый конфликт с "хозяином" и через месяц он опять отправил меня на крытую - уже до конца срока. Опять Владимирский централ, опять сначала год одиночки, потом общая камера. А оттуда, как злостного нарушителя режима (изготовление и игра в карты на интерес, нетактичное поведение с администрацией и пр.), отправили на знаменитый БУР "Белый лебедь", где ломали воров в законе и самых стойких арестантов. Там, в "Белом лебеде", погиб знаменитый вор Вася Бриллиант - его облили водой и заморозили во дворике, как немцы генерала Карбышева. На вид это обычная крытая тюрьма в 4 этажа, но с очень жестким режимом. Там, например, днем уже не полежишь, если ляжешь после подъема - карцер. А в карцере нару в 5 утра поднимали и пристегивали к стенке - до 9 вечера. Табуретка железная, привинчена к полу, долго на ней не посидишь. Стол тоже железный, на стене полка с хлебом, кружкой-ложкой, мыльно-рыльное хозяйство и все. Температура - на окно кружку поставишь, вода замерзает. Спишь на одеяле, матрацем укрываешься. За 15 суток раз десять ворвутся бухие контролеры, отмудохают за просто так.
Но, главное, там были пресс-хаты, где и ломали людей. Кинули в пресс-хату и меня. Делается это так: тебе объявляют, что переводят, например, из карцера в такую-то камеру. Но ты знаешь, что это пресс-хата и готовишься к худшему. Там сидят 4-7 амбалов. Когда я переступил порог, у стола сидели трое, один лежал, вроде спал на нарах. Начали разговор, я сразу сказал, что знаю, куда попал. Однако, говорю, вы ведь тоже порой сначала думаете, потом делаете, или нет? Один отвечает: мол, не все... И одновременно с этим со второго яруса меня ударили по голове кружкой с солью (насыпается соль в 400-граммовую кружку, обматывается она тряпкой в виде пращи - и по балде!) Очнулся я в санчасти, кроме головы, были сломаны ребра, но как их ломали, не помню, били, когда я уже отключился.
Когда пришел в себя, я попросил, чтобы меня посетил старший кум. Назавтра он пришел. Я заявил, что хочу... еще раз попасть в ту пресс-хату, чтобы, пусть буду драться в последний раз, но забрать с собой на тот свет хоть одного из тех псов. Опер понял, что я настроен серьезно и отправил меня уже в нормальную камеру. Там были камеры от 10 до 35 "пассажиров". (Были еще одиночки на спецпосту, но только для воров в законе. Даже на кормушке там висит замок, открывает его только ДПНСИ или замещающий его офицер).
Так вот, на "Белом лебеде" я досидел 6 месяцев и вернулся на Владимирскую. А там вскоре получил еще полгода БУРа ("Белого лебедя"). Причем меня на "крытой" менты предупредили, мол, ну, теперь ты приедешь с "Лебедя" "петухом". И созвонились с БУРом, мол, прессаните его там, как следует. Потому, как только я заехал - меня в пресс-хату (не ту, где раньше был), сразу же, с порога. Но перед этим была баня и там мне удалось разжиться двумя половинками мойки (бритвы). Я их сунул за щеки и пошел в пресс-хату. Я знал, что просто так не дамся никому... Зашел в камеру и тут же выплюнул мойки в обе руки. Зеки из пресс-хаты говорят: все, парень, мы знаем, кто ты, тебя не трогаем, делай все сам. И я порезался очень серьезно, множество разрезов на обе руки, полоснул по животу и по горлу... Забрали в санчасть, там зашили порезы, но левая рука стала сохнуть, потому что я там и нервы перерезал. Но потом мне делали повторные операции и в итоге руку спасли. Хотя она и сейчас меньше, чем правая.
Больше меня мусора в "Лебеде" не трогали, я досидел 6 месяцев и опять вернулся во Владимирский централ. А когда и там отбыл срок "крытой", оказалось, что мне до освобождения осталось 2 месяца и 16 дней. Потому меня просто прокатив в "столыпине" до Решет, а там и момент освобождения наступил. Так что выходил я на волю, отсидев почти 17 лет вместо 2-х изначальных, прямо с Центральной пересылке в Решетах.
Вышел я на свободу, а за воротами меня уже ждала братва из Москвы. Среди блатных я был на очень хорошем счету, как известный лагерный "отрицала", потому ребята прикатили из Белокаменной в Красноярский край, чтобы встретить меня. Многие когда-то со мной сидели, помнили... А на дворе был уже 1994 год, и той страны, которая отправила меня за решетку, уже не было.
Приехали мы в Москву, братва спрашивает: где будешь жить, чем заниматься? Я говорю, мол, поеду к своим отцу-матери, они к тому времени переехали на Украину, в Харьков. Ладно, говорят, но пока с недельку отдохни в Москве. Вот тогда я поездил по ворам, многих видел, в ресторанах сидел, рюмку пил... Видел, например, Расписного Витю, Куклу, Рисованного, Клешню, многих тамбовских, татаринских... Меня одели-обули, хотели подарить машину, но оказалось, что я управлять-то не умею. Купили мне кашемировый малиновый пиджак - писк моды - от которого я шарахнулся. Вы что, говорю. В мента меня рядите? И тут же выбросил 500-долларовый пиджак в урну, только потом успокоился... А когда были на стриптизе, там танцовщица кинула на наш стол лифчик. Если бы меня за штаны не удержали, я бы ее порвал, ведь она наш стол опоганила. Еще бы трусы кинула... Парни еле меня успокоили, они давно освободились и эти вещи уже воспринимали нормально. А я, только с зоны, считал, что так поступать западло...
В итоге со мной на поезд сели пятеро москвичей и мы двинули в Харьков. А там уже все-таки купили мне права и ВАЗ-21093, только входившие тогда в моду. Дали и денег, 20 тысяч долларов на обзаведение и поправку здоровья. Началась новая жизнь. Первый, кто меня к себе подтянул, был ныне покойный Батон - Сережа Батонский, которого я знал с детства. Встретились мы в гостинице Харьков, очень тепло. Он предложил стать одним из его бригадиров, но я отказался: "Во-первых, я не халдей и никогда ни под кем не ходил, а, во-вторых, у меня и у самого хватит духу отнять что надо у кого-то". На том и расстались, оговорив, кто где работает, чтобы не лезть на чужие территории. Мне достался район ХТЗ. Первым делом я сколотил свою бригаду из молодых, но духовитых, дерзких хлопцев, в основном набрал их по спортшколам - 20 человек борцов и боксеров. И начали мы свой рэкет... Потом я съездил в Грузию и привез 24 единицы хорошего стрелкового оружия. Там, в Зугдиди, жил вор, с которым я сидел на Владимирском централе. Очень порядочный человек, по национальности сван, горец. Я объяснил ситуацию, он свозил меня в горы, в тайник. Оружия там было - завались! Открыл мне ящик гранатометов "Муха" - бери! Но я попросил что-то покомпактнее, взял пистолеты Беретта, Глок, пистолет-пулемет Аграм-2000 (тогда новинка)... (Кстати, именно из Аграма-2000 в 1996 году был расстрелян нардеп Евгений Щербань в женой. - Авт.). Затарили мы мое оружие в вагон, который специально загнали в отстойник (открыли люки в потолке, устроили там тайники и закрыли). В Харькове - обратная операция. Кроме пистолетов, была еще снайперская винтовка СВД с хорошей английской оптикой. Ранее винтовка побывала в боевых действиях, Бог знает, сколько людей из нее положили...
Грабили мы всех подряд. Даже если ты когда-то сидел, но теперь на тебя работают люди, для меня ты - коммерсант и я с тебя получу! Правда, брали на испуг, никого мы не стреляли. Но пугали серьезно.
Подтянул чуть позже я в свою бригаду трех бывших офицеров-афганцев. И не знал, что на них уже были "бараны" (трупы). Из-за них позже я и получил 8 лет по ст. 69 (бандитизм), а двоих офицеров приговорили к вышке (но не расстреляли из-за моратория на казнь, в итоге они получили пожизненное заключение).
С "девятки" я вскоре пересел на БМВ, так называемый "слепой" (с закрывающимися фарами, которых в Украине было всего несколько. Ох, когда его увидел Боря Савлохов, как он завидовал...
"Я СКАЗАЛ ДРУГУ - НЕ ВЫЙДУ ОТ САВЛОХОВА, СТРЕЛЯЙ С ДВУХ СТВОЛОВ"
О наших отношениях с Борисом расскажу подробнее. Как-то я приехал (еще на "девятке") в Киев. И в одном магазине возле Республиканского стадиона увидел очень симпатичных девочек в зеленой униформе. Подкатился к одной, мол, то да се, пошли со мной... Она говорит: "Видишь, вон стоит Джип Чероки, пойди, поговори с парнями, без их разрешения не могу". Ладно, я понял, что это сутенеры (потом оказалось, работали на Борю Савлохова, но я этого не знал). Подошел, объяснил, чего хочу, они (их двое было) говорят, мол, нет проблем, плати деньги и бери. Я: как деньги, никогда за баб не платил и не собираюсь! Они: тогда не получается... Я тогда выхватил из-за пояса "пушку", которую с такой силой воткнул ствол одному в рот, что зубы посыпались! Обливаясь кровью, он упал, а второй просто удрал. Короче, добро я получил, девчонку забрал и увез в гостиницу "Салют". Через несколько часов отпустил, дав ей 500 долларов (я ж не зверь), а стоили девочки по 130 баксов в час. Сам выехал из гостиницы вместе с приятелем, смотрю, за мной Мерседес увязался. Обогнал меня, перегородил дорогу. Я "пушку" приготовил, жду. Вышел из Мерса парень, говорит: поехали с нами, с тобой хочет поговорить Борис Сосланович. Какой? Савлохов. Ну, поехали. Прибыли в казино в центре Киева, там сидели Боря, его брат Тимур и с ними человек 12. А я приятеля и свою "плетку" (пистолет) оставил в машине, сказал, если через 10 минут не выйду, заходи в казино и шмаляй с двух рук всех подряд! Нет базара! Пацаны у меня были отчаянные и хлеб свой отрабатывали...
Но до стрельбы не дошло. Мы познакомились с Борей, я рассказал о себе, добавил, что он может узнать обо мне в Москве у воров Креста или Черномора... Короче, мы с Борей друг друга поняли. Он сказал, что отныне я девочками могу пользоваться сколько хочу и бесплатно. "Только никого не бей и не хами", - предупредил Борис. Также спросил меня, имею ли влияние на Батона. Я ответил, мол, знакомы, но не более. Оказалось, ребята Батонского приехали в Киев и "кинули" фирму Савлохова, торговавшую машинами, на 10 дорогих "тачек" (взяли по липовым документам, не заплатив). И теперь Боря собирался ехать в Харьков разбираться.
Об этом разговоре я Батону рассказал, когда вернулся в Харьков. Смотрю, а его ОМОН (видимо, "Беркут" или "Титан". – Авт.) охраняет! Оказалось, именно из-за этих Бориных машин, Батон боялся покушения. Я посоветовал ему дать 100000 долларов в "общак" и люди ситуацию разведут. Так оно и вышло. Впрочем, Борис, видно злобу затаил, потому что позже, когда я уже опять сел, савлоховцы на 20 машинах таки приехали в Харьков по этому поводу, пришли на рынок, который держал Батонский, но там их всех уложили мордой в асфальт (Батон привлек к этому милицию, что мне не понравилось). В общем, разборка не вышла. А я, до очередной посадки, еще бывал в Киеве, пользовался Бориными девочками, вот тогда Савлохов и позавидовал моему БМВ. Тогда же Боря меня познакомил и с Авдышевым. Но ни дел, ни инцидентов с ним у меня не было.
А потом я вновь сел. Поймали одного моего подельника, который подсел в Киеве на героин. Я не знал, что он наркоман. Его сломали и он сдал информацию о нашем оружии. Пистолеты ментов не слишком интересовали, тогда на рынке за 250 долларов свободно можно было купить ПМ или ТТ, их было навалом. А вот то, что у меня была СВД, их напрягло... Как раз незадолго до того из похожего оружия в Харькове завалили коммерсанта. Я, правда, вовремя узнал, что меня уже ищут, и свалил к друзьям в Донецк. За это время всю мою бригаду приняли. Потом я решил, что ситуация успокоилась и решил на сутки приехать в Харьков В 3 часа ночи меня и взял спецназ в частном доме. Брали очень жестко, вылетели сразу 4 окна вместе с дверью... Нашли, конечно, все оружие. Стали крутить мою бригаду, вышли на те "офицерские трупы" и решили (зная мою биографию), что я тоже замазан в убийствах. Потом, правда, разобрались... Я три года просидел под следствием, в итоге получил "восьмерку" по 69-й (бандитизм) и по 142, ч.3 (за то, что как-то стрелял в ногу одному лоху). И поехал я в Кировоград, в ИТК-6, где, как водится, подержали меня в подвале 3 месяца, а потом отправили во Львов, в ИТК-48. Там не дали даже войти в зону, отправили в крытую Львовскую тюрьму (вся моя "делюга" пришла из России, так что знали, с кем имеют дело). Оттуда - тут же в ИТК-30 на Львовщине. Там посидел, правда, месяца три. Порядки, конечно, совсем не российские, блатными себя называли те, кто на Севере годился только носки стирать - ни духовитости, ни характера... Или взять игру в карты: за десятку гривен, например, могли предложить шмат сала. Но это непорядок, я никогда не возьму выигранное едой или шмотками, потому что должен отстегнуть от выигрыша в общак. А туда деньги должны прийти кристально честные, нельзя положить в общак сало или трусы.
Вскоре меня нашел на зоне вор Вова Сухумский (мы сидели с ним в России, а в 2005-м его застрелили в Украине). Там можно было войти на мебельное производство под видом заказчика... Мы встретились в кабинете мастера, посидели, чуть выпили. И Сухумский предложил мне стать смотрящим за лагерем. Я отказался, сказал, что меня тут же администрация отправит отсюда. "Тогда возьми на себя 4-ю локалку, где сидят отрицалы", - предложил вор. Я взял, и это стало поводом меня все же отправить на "крытую". Получил я 3 года "крытки", отбывал в Сокале под Львовом. Первый год - в одиночке. Там у меня все было, кроме телевизора: и печка (залитая глиной, куда вставлена спираль, баночка из-под леденцов), и радио, и кастрюльки... Но потом и оттуда меня отправили на 56-ю зону, в Ромнах Сумской области (там есть крытая тюрьма). Вот там были просто ужасные условия. Холод, голод, свет пару часов в день, "прачки" нет... Уголь привезли - а кругом частный сектор, топливо растащили. Баня для зеков - раз в 3 месяца! Я стал возмущаться, меня, разумеется, тут же определили в карцер. А там - жуткий, нечеловеческий холод. Я "куму" говорю: здесь сидеть не буду (тем более, мне робу выдали, тонкую, как марлю, вообще не грела). Он: не таких ломали, будешь сидеть!
А я уже приметил, что пол в карцере дощатый. Когда все ушли, я оторвал доску, вытянул гвоздь 250 мм, приставил к левой стороне груди напротив сердца (в правую бить бесполезно, это на тюремщиков не подействует), намотал на кулак полотенце и как дал! Думаю: попаду в сердце, значит, судьба такая, но на колени они меня не поставят! Гвоздь и улетел туда... Потом мне врачи сказали: гвоздь лежал прямо на сердце! А по коридору ходит надзиратель, каждые полчаса заглядывает в кормушку. Глядь, а там такое! Он тут же дернул за "тревогу" (через весь коридор протянута веревка, если дернуть, звенит в дежурке и на посту). Что тут началось! Меня отвезли на "скорой" в горбольницу, гвоздь достали и через 4 часа привезли обратно в тюрьму, хотя и было пробито легкое (потом само зажило). Туда уже прибыл прокурор, спросил, зачем я это сделал, ведь мне осталось 2 месяца до освобождения. Я рассказал, и "кума" сняли с работы. Так что зек, если духовит, не так уж бесправен.
Срок досиживал я в одиночке, но с режимом на общих основаниях - с матрасом, одеялом, в своей теплой одежде и пр. Прогулка - 2 часа, а не час, из-за пробитого легкого. Отсюда я и освободился. Приехал в Харьков, а на другой день пришли ребята из УБОП, говорят: у тебя есть 24 часа, чтобы убраться из города. Иначе опять закроем... Ну, договорились на трое суток, а потом я приехал в Киев, где не было у меня ни кола, ни двора. Но братва помогла, как харьковская, так и киевская.
Но вскоре меня опять закрыли, уже киевские менты. Сделали липового "терпилу", якобы я хотел его кинуть на квартиру, кроме того, создал одесско-киевскую преступную группировку, об этом даже газеты писали. Все это брехня. Правда в том, что вот-вот должен был освободиться Боря Савлохов, и менты не хотели, чтобы в этот момент я был здесь и на свободе. Мол, мы станем с ним в упряжку и накалим криминогенную обстановку. Меня судили, дали 6 лет, но по апелляции приговор (бездоказательный) отменили, снова отправили дело на расследование. В это время Боря умер на зоне. Причин держать меня за решеткой больше не было. Так что на следующем суде меня освободили прямо в зале. В итоге я просидел в СИЗО 1 год и 7 месяцев Дело развалилось, ибо доказательств изначально и не было. С тех пор, уже пару лет, я на свободе. Даже непривычно...
Восемь лет назад я начала заниматься тюремным служением в Нижегородской епархии, и до сего дня оно остается важной частью моей жизни. За эти годы случались разочарования, были даже целые периоды усталости, но каждый раз происходили истории, благодаря которым снова появлялись силы и вдохновение. Вероятно, самые тягостные и неблаговидные обстоятельства - лишь очередные условия для проявления человечности. Эта мысль знакома любому человеку, которому приходилось наблюдать такие обстоятельства и людей в них. Болезнь, тюрьма, война - словно сито, в котором остаются самые ценные крупицы человеческой веры, мудрости и любви. И чем безнадежнее действительность, тем ярче сверкают эти крупицы. Так собирался «Тюремный патерик». Одни истории случились на моих глазах, о чем-то я слышала от других волонтеров, священников и даже самих осужденных. Каждая история - правда. Здесь нет выдуманных персонажей - за каждой главкой реальный человек. Название сборника - «Тюремный патерик» - появилось как-то сразу и само. Я потом испытывала большие сомнения: уместно ли слово «патерик» в тюремных рассказах, но «отлепить» его так и не получилось. Сборник в самом начале, истории продолжают прибывать - мне остается только записывать.
В бочке
Крещение в колонии. Крестятся двое - Степан из Якутии и Михаил из Краснодара. Обоим - лет по сорок. Степан, готовясь к Таинству, старательно ходил на лекции, задавал вопросы. Михаил пришел в храм впервые, но мои студенты мне поручились, что сами провели с ним все необходимые предварительные беседы о смысле Таинства и что его желание креститься горячее и искреннее (собственно, и сам он человек горячий, кавказских кровей). В общем, креститься он пришел, но, как выяснилось, рассказывая ему о сути христианства, ребята забыли объяснить ему, что представляет собой само Таинство Крещения. И вот заходит Михаил в храм, совершенно не понимая, что его ждет. И видит посреди храма огромную железную бочку, наполненную холодной водой (погреть возможности не было).
- А это зачем? - показывает на бочку, в голосе тревога.
- Окунаться сюда будете, - объясняю ему.
Михаил поеживается.
- А просто умыться не получится?
- Нет, не получится, - начинаю ему рассказывать о крещении в смерть Христову, об умирании для греха и воскресении в жизнь вечную, подобно тому, как Христос провел во гробе три дня…
На этом моменте Михаил, шумно сглотнув, перебивает меня:
- Так нам что, в этой бочке три дня сидеть?! (неприязненно смотрит на якута Степу) С ним?! Обоим сразу?!
Но от крещения не отказался!
Вот на что человек был готов, чтобы стать христианином! С тех пор, когда меня спрашивают о том, каким должно быть стремление ко крещению и настоящее христианское смирение, я всегда вспоминаю Михаила.
Тараканы
Дядя Гоша был человеком бывалым. Сидеть ему приходилось не раз, хотя все больше по пустякам. Невероятно смуглый и тощий, пронзительно голубоглазый, весь в переломах и татуировках, дядя Гоша любил вспоминать тюремную жизнь.
- Вот в тюрьме какая главная беда? - поучал он. - Главная беда - это тараканы. Их там тьма тьмущая. Вот и морят их по плану, как полагается. Нас, зэков, переводят в другую камеру, а ту, где мы сидели, заливают тараканьей отравой. А потом нас возвращают обратно - и морят уже в той камере, где мы были. Но тараканы твари умные. Они в камере не остаются. Они с нами уходят. Где мы - там и они, а значится все усилия по их потравлению - бесполезные, - на этом моменте дядя Гоша радостно хихикал.
- Так что ж вы терялись, давили бы тараканов по дороге, - предложил один практичный молодой человек. Дядя Гоша от таких слов аж в лице поменялся:
- Что значит «давили бы»? - вопросил он возмущенно. - Кого давили? Тараканов? Да как можно! Они же наши… зэковские, тоже крытники…. тут понимать надо! Помню, конвойные возмущались - чегой-то вы тут толпитесь, в камеру не заходите, а это мы тараканов пропускали, которые за нами из камеры ушли! - и, уже немного успокоившись, продолжал: - Живую душу, ее ценить надо, это утешение. Вот еще помню, был у нас в камере паук - так мы его мухами кормили, толстый он стал - крепкий. Всё какое ни на есть, а домашнее животное, разве ж плохо?
Первый вопль
Материал по теме
В служении в колонии самое главное - Литургия. Без Литургии там ничего не сделаешь. Если есть две-три Литургии в неделю, тотчас соберется сильный приход
Однажды она поняла, что беременна. Очень многие женщины обрадовались бы такому известию, но только не эта. Во-первых, она сидела в тюрьме, и сидеть ей оставалось больше десяти лет. Во-вторых, с отцом ребенка ситуация была какая-то темная и трагическая - то ли погиб, то ли просто исчез в неизвестном направлении, оставив душевную рану. В общем, ни о каком ребенке речи даже идти не могло. Но тюрьма есть тюрьма: сначала одно, потом другое, да еще и перевод на другую зону - в итоге оказалось, что аборт делать поздно.
- Что значит поздно? - возмущалась женщина (она была не робкого десятка и вообще норов имела злобный и вспыльчивый). - Мне этот ребенок не нужен, все равно я его вытравлю - лучше по-хорошему прервите беременность.
Но беременность не прерывали. Вместо этого усилили за будущей матерью контроль, да озадачили нравоучительными беседами с ней всех имевшихся в наличии психологов и педагогов. Они много и горячо говорили о радостях материнства и праве ребенка родиться. Но женщина исподлобья смотрела на нравоучителей и сдавлено шипела:
- Все равно удавлю. Сейчас беременность не прервете - удавлю, как родится. Не уследите!
В колонии уже шептались, что надо бы малыша от мамаши строжайше изолировать. А пока суд да дело, рожать ее отправили под усиленным конвоем, и в роддоме персонал предупредили о том, как все не просто.
Но вот малыш родился. Как и предполагалось - под усиленным конвоем. Но в тот момент, когда новорожденный мальчик в руках у врача издал свой первый вопль - случилось чудо. Самое обыкновенное, непередаваемое: женщина заплакала. И она плакала и плакала - сильно и долго. Так сильно и так долго, что, кажется, выплакала всю злость, всю неприкаянность, всю безысходность. А потом она попросила, чтобы сына дали ей на руки…
Вот и все. Она стала очень любящей, очень заботливой мамой. Пока сын был с нею в Доме ребенка - проводила с ним каждую свободную минуту. А когда они были порознь, она мастерила ему игрушки или шила одежки. А когда его перевели в детский дом за пределами зоны, она делала все возможное, чтобы звонить ему и посылать передачки…
Не знаю, как дальше сложилась их жизнь, но мне очень хочется верить, что все у них будет хорошо… Ну, хотя бы просто потому, что чудеса не случаются просто так…
Рыцари
Случается, что примеры подлинного рыцарства встречаешь там, где никак не ожидаешь.
Ивану на вид лет 30-35. Про таких говорят «пересиженный». Вот и сейчас, после очередной отсидки, он живет в реабилитационном центре для лиц без определенного места жительства. Мы беседуем, вернее, Иван рассказывает мне о человеколюбии и взаимовыручке.
- Люди - они завсегда готовы помочь, - объясняет Иван. - Весь вопрос - кому. Одно дело, если у человека беда, а другое - если ему просто нравится так жить. Вот, например, валяется пьяный человек в луже. Вы его поднимете?…Я вот подниму, но не всегда. Скажем, вижу, что летом в луже валяется тетка в шубе и калошах, ясен пень, пропитая - я сразу пойму, что ее поднимать бесполезно, просто ей нравится так жить. Или вот, например, случится, что Вы (тыкает в меня пальцем) напьетесь и уснете в луже вот в таком виде, как сейчас, в этой же белой курточке.
- Но я не пью, - мои возражения звучат довольно робко.
- Ой, вот не надо сейчас этого, - возмущается Иван. - Я говорю гипотетически. Вы напьетесь и уснете в луже. А я увижу вас в луже и скажу вот Витьку (кивает на приятеля): «Витек, видишь, приличная женщина случайно напилась и валяется в луже. Нехорошо это. Надо помочь человеку!» И мы Вас обязательно из лужи достанем и перенесем на скамейку на остановке, чтобы с Вами ничего не случилось.
Лицо Ивана на миг становится прекрасным и благородным, он мысленно рисует себе эту ситуацию и любуется ею. Потом нервно трет бритый затылок, усмехается и признается:
- Но вот что телефон ваш я не прихвачу, вот этого обещать не могу…
Я тогда улыбнулась. Но с тех пор заметила, что жить мне стало гораздо спокойнее. Очень приятно осознавать, что есть в мире благородные люди, которые не оставят тебя на произвол судьбы ни в час беды, ни в час позора…
Помиловал
Жил был один человек. И был он человеком отвратительным. Мало того что преступником, так еще и с ужасным, неуживчивым характером. В общем, при таких исходных данных человек этот в основном проводил время в тюрьме на строгом режиме, по статьям настолько тяжелым и неприглядным, что даже остальные осужденные его сторонились. Дело было в 1990-е, православных батюшек в зоны пускали редко и неохотно, зато охотно пускали протестантов всех мастей. И вот однажды, пообщавшись с протестантами, наш герой вдруг уверовал во Христа. Причем уверовал настолько горячо и ревностно, что совершенно преобразился. Даже заделался у себя в колонии протестантским пастырем. С людьми стал учтив и любезен. Но скверный характер никуда не денешь, он просыпался в нем, когда доводилось спорить с неверующими. Если собеседник уважения ко Христу не высказывал и вообще о религии отзывался пренебрежительно, новоявленный пастор заметно злился, щурил глаза, поджимал губы и ледяным скрипучим голосом говорил так: «Брат, если бы Христос не жил в моем сердце, я бы тебя за такие слова сейчас убил!» И все понимали, что он не шутит. И искренне радовались, что в его сердце живет Христос.
Цветочки
Саша был хорошим и очень светлым человеком, и даже находясь в тюрьме, стремился сделать мир немного лучше. Однажды весной Саша решил украсить скудный пейзаж зоны и посадил цветы у самого алтаря тюремного храма. Да вот беда: лето выдалось таким жарким, что уже к июлю на клумбах не осталось ни травинки - все выгорело. Но Саша не унывал: каждый день, утром и вечером он поливал то место, где, по идее, должны были разрастаться цветы. Дни шли за днями, но никаких результатов Сашины усилия не давали. Окружающие начали тактично и не очень намекать ему, что занимается он ерундой и пора уже оставить эту затею. Говорили, что всю воду в землю не перельешь и надо уже уметь признавать поражения. Саша улыбался и продолжал поливать - утром и вечером, вечером и утром. Лето закончилось, жара спала и вдруг, в конце сентября на клумбе выросли долгожданные цветы - поднялись быстро, уверенно, красиво и через неделю уже цвели всеми красками лета.
Саша улыбался. Никто ничего не сказал, все сочли за лучшее промолчать, только нет-нет да и поглядывали задумчиво на Сашкину клумбу. А цветы цвели еще долго, до самой зимы, так что на заснеженной клумбе пестрели яркие цветочные головки.
Аферист
Однажды в одной колонии встретились два человека. Это были очень разные люди: один верующий, второй - нет. Неверующий человек был прекрасен - молод, хорош собой и очень искренен. Верующий, напротив, - немолод, лукав и основательно потрепан жизнью. И тем не менее они подружились. Вернее, сначала они очень ссорились и спорили часами напролет о том, есть ли Бог или нет, и если есть, то какой Он. Побеждал в таких спорах неизменно верующий - он отличался острым умом, эрудированностью в религиозных вопросах и всегда оставлял за собой последнее слово. Неудивительно, что довольно скоро его молодой друг-атеист тоже стал верующим. Причем не условно-верующим, а по-настоящему. Перед юношей открылась вся сила Божией любви и мудрость Божьего Промысла, он осознал глубину и правдивость православной веры, почувствовал то самое состояние, о котором апостол Павел сказал «уже не я живу, а живет во мне Христос».
Теперь уже вместе товарищи ходили в храм, исповедовались, причащались и вели благочестивые беседы. Потом старшему пришло время освобождаться. Благодарный юноша был опечален разлукой с мудрым другом и наставником и мечтал всячески помочь ему. По этому поводу дал адрес своих родителей и друзей, к которым можно обратиться на воле в трудную минуту. Старший краснел, всячески отказывался, смущенно благодарил, но адреса все-таки взял и, конечно, на прощание пообещал прислать весточку с воли.
Ждать вестей юноше пришлось совсем недолго. Жаль только, пришли они не от друга, а от родителей и друзей, которые сообщали, что загадочный «товарищ» назанимал у всех денег и исчез в неизвестном направлении.
- Тогда я понял, что мой «наставник» ни во что особо не верил. Просто он приспособился выживать под покровом Православия. Проще говоря, был профессиональным церковным аферистом, - рассказывал спустя годы повзрослевший юноша. Сам он к тому времени успел принять монашеский постриг и ни разу не усомнился в выбранном пути. Только иногда очень сожалел, что человек, приведший его к Богу, сам так и не услышал ни одной истины из тех, которые так горячо проповедовал…
Сестры
Звали девушек Маша и Лена. Обе отбывали наказание в колонии, здесь же познакомились и подружились. Вместе учились, вместе увлекались театром. И по возрасту они были почти ровесницы. Разница между ними была в одном: у Лены была мама, которая ждала дочь и приносила посылки в колонию, у Маши не было никого. И даже жилья своего не было, потому как, пока она отбывала наказание, ветхая домушка, где она была прописана, сгорела. В исправительных учреждениях таких, как Маша, называют «с отсутствием социальных связей», а значит с отсутствием хоть каких-то шансов начать нормальную жизнь. Но именно у Маши срок заканчивался раньше, и ей предстояло уйти «в никуда», пока подруга Лена оставалась «досиживать» свое. Неизвестно, во что бы вылились туманные Машины перспективы, если бы в дело не вмешалось Провидение в лице местной тюремной учительницы, которая, недолго думая, отправилась к матери Лены.
- Все равно одна живешь, по дочери тоскуешь, не знаешь, куда себя деть. Приюти девочку, пропадет же. Ведь они с твоей дочерью как сестры - вот и будет тебе вторая дочка. Что ты будешь время терять, пока дочь в колонии…
Неизвестно, какой именно аргумент подействовал на мать Лены, но она решилась. И случилось маленькое чудо - все сложилось более чем благополучно. Маша оказалась девушкой толковой. Учебу не бросила, на работу устроилась, а через некоторое время нашелся и хороший жених. На Машиной свадьбе мама Лены была посаженной матерью и ощущала себя так, словно выдает замуж родную дочь.
Теперь Лениного освобождения ждут все вместе.
Было время
Колеса стучали, поезд покачивался и набирал ход, унося пассажиров на встречу со вчерашним днем. Это было путешествие в те края, где изменения происходят так медленно, что прошлое и настоящее словно сливаются. Ну, это так для нас, для проезжающих. Для людей, живущих здесь, времена приходят на смену друг другу, и вчера очень отличается от сегодня.
Вчера это были места, куда ссылали осужденных из разных уголков страны. Сегодня - колоний стало меньше, но жизнь местных поселков по-прежнему строится вокруг них. Вчера в эти места шли этапы. Сегодня - едут туристы-походники.
- А куда вы едете, такие воспитанные и с рюкзаками, - попутчица лет пятидесяти осматривала нас с явным интересом. Когда мы рассказали, что направляемся в УНЖЛАГ исследовать заброшенные колонии. она призналась:
- А я родилась в одной из них. ОЛП-20 - так до сих пор в паспорте записано. Всю жизнь все удивляются, что это за место рождения такое…
Сегодня респектабельная дама, вчера младенец, родившийся за решеткой, девочка, выросшая в окружении зон. Но под сменяющие друг друга за окном пейзажи она с удовольствием вспоминает свое детское вчера.
- Да и знали бы вы, какие раньше были зэки! - певуче говорит она. - Исключительно приятные люди. Веселые, работящие, отзывчивые. Одиноким бабушкам могли «за спасибо» и печку сложить и забор поправить - мастера на все руки, с нынешними «сидельцами» и не сравнить. Сейчас страшно бывает в одном поселке находиться, а раньше мы, дети, постоянно с ними крутились, дружили очень…
Поезд уплывал вдаль. Колеса, словно прислушиваясь к нашему разговору, задумчиво стучали в ритме японского хокку:
Во времена былые даже хризантемы
Изысканней роняли лепестки
На гладь пруда.
На заставке и в тексте: фрагменты иллюстраций Марии Заикиной из июльского номера журнала «Фома»
